Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива - Юрий Ценципер

– Как ты думаешь, Сонька, восстанавливаться мне в партии или нет?

– Ты дура, Ася! Конечно восстанавливаться! Нас, старых коммунистов, когда помрем, за прошлые заслуги сожгут в крематории на Донском кладбище, и нашим это будет по пути, все-таки почти центр Москвы. Подумай о детях!

Берта Даниэль в ноябре 1936 года приехала в Москву из Европы вместе с мужем Рихардом и дочкой Лорой. Через полгода Берту и мужа арестовали и сослали в северные лагеря. Рихард умер там от голода и истощения в 1942-м. Она же пробыла в лагере до 20 декабря 1952 года – почти шестнадцать лет. Потом – пять лет поселения. В лагере Берта тяжело работала и выучилась не столько русскому языку, сколько мату.

Когда арестовали родителей, Лоре было пятнадцать лет. Девочку выслали за сотый километр от Москвы. После детского дома в Иванове, куда ее сначала направили, она в конце концов очутилась в Бирюлинском зверосовхозе Татарии. Как же Лора была благодарна людям, приютившим ее там. Ее – немку (идет война) и дочь репрессированных! Там она много работала и, имея энергичный характер, в течение десяти лет руководила хором и художественной самодеятельностью.

После освобождения матери они встретились и в 1957 году уехали в ГДР. На предложение остаться в СССР Берта ответила: “С меня хватит этой страны”. “Хождение по мукам” – так она оценивала проведенные тут двадцать лет.

Вернувшись в ГДР, Берта продолжала активно вести общественную и партийную работу и, несмотря на пережитое, осталась верна идее коммунизма. Такой же была и Лора.

Когда в 1964 году Берта была в Москве, она впервые встретилась со взрослым Юрой. Ее поразило его внешнее сходство с Артуром. В тот день она передала Юре все, что сохранилось из вещей Артура. Это были написанная Артуром книга “Die Grosse Solidarität” (“Большая солидарность”), ноты 3-й (“Героической”) симфонии Бетховена в переложении для четырех рук и две фотографии: Артур в молодости, и он же рядом с маленькой Лорой в Берлинском аэропорту.

Кроме этих фотографий у Юры есть и третья, сделанная в Бутырской тюрьме для заведенного на Артура дела. А недавно добавились еще две, из архива РГАСПИ.

Анне Лазаревне Разумовой, получившей в 1937-м восемнадцать лет заключения и ссылки, удалось выжить. После реабилитации в 1955 году она работала в Центральном партийном архиве, а затем в Институте Азии Академии наук.

Она была незаурядным человеком. Еще в молодости побывала во многих странах – от Франции до Китая – и даже на Мадагаскаре. Работала советником крупнейших коммунистических деятелей и руководителей Коминтерна.

После реабилитации она, как и Берта, осталась в основном верной своим прежним убеждениям. Ученый-востоковед и известный писатель Игорь Можейко (Кир Булычёв), который работал вместе с ней в Институте Азии, так пишет о ней в своей автобиографической книге “Как стать фантастом”:

Это была удивительная женщина, из тех лагерников, которые умудрились сохранить и живость духа, и бодрость тела. Она пила с нами чай и рассказывала фантасмагорические истории из своей жизни… У Анны Лазаревны было четыре мужа на разных континентах, и она поднимала восстание на Мадагаскаре… Анна Лазаревна знала все и понимала все, и ее рассказы о гибели Коминтерна, о том, как уничтожали самых верных партийных сынов и дочерей, были ужасны. Но в одно она не могла поверить: когда ей при мне рассказали, как Сталин приказал собрать по лагерям немецких антифашистов и отдать их Гитлеру, и их отдали, Анна Лазаревна возмущенно вскочила и бросилась прочь из комнаты… После этого она перестала рассказывать нам удивительные истории из жизни тайных агентов Коминтерна.

Это была та самая “элита”, к которой молодой Миша относился с большим недоверием и просил, а иногда и требовал, чтобы мама порвала с ними. И вот через много лет стали известны страшные судьбы этих людей, абсурдность всех обвинений против них.

Володя вспоминает такой разговор с Анной Лазаревной:

…В партию эту, тем более теперешнюю, не вступай, но запомни: СССР сам ничему не научился, да, по-видимому, и никогда не научится… Такая страна. Такой народ. Но – и это самое главное – мы научили весь остальной мир, как не надо жить! Мир понял, что надо бороться, – и это получается. Бороться не за социалистическое государство, а за социальную систему!..

Отец на многие вещи стал смотреть иначе. И хотя пересмотр действий Сталина у него проходил медленнее, чем у мамы, он с большим пониманием отнесся ко всем ее хлопотам в связи с реабилитацией Вальтера. И когда однажды в разговоре с Юрой отец коснулся этой темы, он говорил об Артуре с большой теплотой. Видимо, людей из маминого окружения отец в душе тоже реабилитировал.

На Донском кладбище Москвы, на участке первых захоронений жертв сталинского террора, есть табличка:

Утраты

1958 и 1959 годы были временем тяжелых потерь. Вот последняя открытка от маминого отца из Киева:

Дорогая Ася!

Спасибо за утешение, а также за перевод; после твоего письма мне стало легче. Как Юрик? Как Миша с Володей? Ася, береги твое здоровье. Привет всем Вам. Отец и дедушка.

В феврале 1958 года дедушки не стало. До последнего мгновения его жизни рядом была его внучка Зина.

Бабушка, мать отца, никогда здоровьем не отличалась, хотя после переезда в Москву первое время она чувствовала себя неплохо.

Вот ее чудесное, полное ностальгии письмо отцу, находившемуся в это время в Севастополе:

Мося, родной!

Получили твое письмецо и, признаться, очень обрадовались.

Привет-привет тебе в Севастополе, дорогой!

Вся жизнь проходит перед глазами. Шагаем вместе с тобой. Вспоминаем молодость. Ваше детство. Вашу юность. Читать будешь, верно, письма, сидя в кресле у Моря. Чудесное море, то синее, то серебряное, то покрытое барашками (у которых все искали головки, ведь у игрушечного барашка головка была), то жемчужные волны, обдающие вас на пляже. Такое чарующее. От души рада за тебя, сыну. Сидя в кресле, вспомнишь, как все рядом сидели.

Узнаешь ли ты места, где стояли дома, в которых мы жили? Ленина, 20, напротив Минной башни, где вы совсем малыши сидели на коленях подпольщиков у накрытого к чаю столу (конспирация совещания). Это ты, наверное, помнишь.